«Я выходила на крыльцо подъезда — и сразу падала в обморок»: исповедь девушки-агорафоба, которая сидит дома 5-й год

Меня зовут Инга, мне 29 лет. Из них четыре года я страдаю агорафобией. У каждого человека своя история: свои страхи, комплексы, потери, обиды, разочарования. Агорафобия никогда не появляется на ровном месте, ей всегда предшествует одно или ряд негативных событий, которые всерьез влияют на психику.

В 2015 году я начала жить с молодым человеком. Вскоре я стала замечать, что когда мы вместе выходим на улицу, меня охватывает чувство тревожности.

Мой внутренний голос будто подсказывал, что с этим человеком мне не по пути, но я не прислушалась.

Вскоре тревожность перекинулась и на мои самостоятельные прогулки, походы по городу: резко начинала сильно болеть голова, учащалось сердцебиение, появлялся непонятный страх, становилось жутко некомфортно — типичные проявления панической атаки. Конечно, тогда я такой терминологией не владела и об агорафобии знала только понаслышке. Тем временем она усиливалась, но пока поддавалась самоконтролю — уговорами я заставляла себя выйти на улицу.

Надлом

В том же году мы поженились, я забеременела. Беременность протекала сложно, с патологиями. Видимо, из-за того, что все мои силы и внимание были сосредоточены на сохранении ребенка, агорафобия на время отступила.

Послеродовая депрессия вернула все неврозы в двойном объеме.

Понимания у мужа и его родственников я не нашла и, находясь с ними в одной квартире, мариновала свой невроз. Деться мне было некуда, я даже выдохнуть толком не могла, так как ребенок постоянно был на мне. Конечно, родственники малышом занимались, но полноценного отдыха от материнской ответственности мне не давали. Морально я перегорела. На этом фоне обострились все психологические недуги. Агорафобия в том числе. Дошло до того, что я перестала выходить на улицу. Мой страх перед открытым пространством больше не поддавался контролю, самоуспокоению и уговорам вроде «возьми себя в руки!».

С ребенком гуляли родственники мужа, за что им огромное спасибо. Однако осознание того, что я не в полной мере занимаюсь своим сыном, вызывало во мне ужасное чувство вины. Я оказалась в тупике, из которого не видела выхода. Не понимала природу своего страха, отчаяния, чувства безысходности. Я впала в дичайшую депрессию: не могла просто встать с кровати.

Родственники мужа, к которым вскоре подключилась и моя мама, обвиняли меня в том, что мое состояние — это способ уйти от материнской ответственности, этакий метод манипулирования. Я пыталась их переубедить, говорила, что это нечто, не поддающееся контролю, но мне не верили.

Мое психическое состояние продолжало расшатываться, хотя я изо всех сил пыталась держаться, перебарывать какие-то приступы.

По ощущениям мне казалось, что я непозволительно маленькая, а все вокруг, включая предметы, непозволительно большие.

Я стала искать в интернете ответ на вопрос, что со мной происходит, и именно тогда начала подозревать у себя агорафобию. В 2017-м я обратилась к участковому психиатру, и он подтвердил наличие у меня этого недуга. А также развившийся к тому моменту невроз. Особой помощи я не получила. Мне прописали транквилизаторы, что немного снизило остроту невроза, но не решило корень проблемы, и сказали: «Если хочешь нормализовать свое состояние, уезжай из этого дома, где тебе некомфортно». Но у меня не было такой возможности: за стенами квартиры мужа меня никто не ждал. С мамой у меня всегда были натянутые отношения, она отвернулась от меня и в этот раз. Идти было некуда.

Бьет, значит, заслужила?

Дальше — хуже. Мой муж начал поднимать на меня руку. Он избивал так «профессионально», что крови не было, каких-либо следов тоже не оставалось. Дважды я вызывала милицию, но в ответ слышала лишь одно: «Следов побоев нет. Как вы докажете, что было избиение?». И потом они уезжали.

Моя мама по непонятной причине заняла в этой ситуации сторону супруга. Она говорила, что это я еще мало получаю, мол, если бьет, значит, заслужила. Родная тетя, с которой мы вместе росли и которая долгое время оставалась просто безучастной, в какой-то момент тоже отвернулась от меня — так велел ее муж, и она подчинилась. Я осталась без поддержки родственников.

Абсолютная безысходность. Тотальное чувство незащищенности… Я поняла, что руки помощи ждать неоткуда. Психика просто сломалась.

Из агорафобии начали развиваться тревожное расстройство, которое переросло в генерализованное тревожное расстройство, а также посттравматический синдром.

Дошло до того, что я не могла выйти даже на крыльцо своего подъезда — настолько сильно меня это пугало. На улице я просто падала в обморок. Это как с процессором компьютера: когда он сильно перегревается, идет команда на выключение. Тот же сигнал в мозг поступал от моей нервной системы, и я просто отключалась. Несмотря на то, что сейчас я прохожу когнитивно-поведенческую терапию, принимаю антидепрессанты, я до сих пор побаиваюсь выходить на улицу, потому что опасаюсь этих приступов. Такой страх страха.

Я ни в коем случае не выставляю себя жертвой домашнего насилия. Да, я жила с абьюзером, который меня бил, и однажды это едва не закончилось плачевно.

Но я работаю над тем, чтобы принять эту часть моей жизни как опыт и идти дальше. Стараюсь перелистнуть эту страницу и больше ее не открывать. Это его поступок, его проблема и его горе — не мои. Сейчас я работаю исключительно над восприятием прошлого, а с вами делюсь, потому что, опять же, это часть моей истории.

Любовь спасет мир. И меня

К 2019-му я дошла до пика. Меня стали посещать суицидальные мысли, и однажды я даже пыталась наложить на себя руки. Другого выхода для себя я уже не видела. Но тут свыше мне был послан подарок судьбы…

В том же 2019 году через знакомых своих знакомых я обрела друга по переписке. Зовут его Максим.

Мы много общались в Фейсбуке, и однажды я абсолютно без задней мысли поделилась с ним тем, что нахожусь в очень тяжелой жизненной ситуации, из которой не вижу выхода. Это была не более чем исповедь: я уже давно ни от кого ничего не ждала.

Мы с мужем и сыном жили в Приднестровье (Приднестровская Молдавская Республика — непризнанное государство в Восточной Европе, — прим. Woman.ru), город Тирасполь. А мой новый друг по переписке жил в Кишиневе — столице Молдовы. Что меня удивило: Максим не только не испугался моей истории, но и захотел протянуть мне руку помощи. В один из дней он приехал ко мне, мы много говорили. Это была любовь с первого взгляда.

Максим вызвался помочь мне с агорафобией. В тот момент я боялась пройти даже пару кварталов от дома, от страха мгновенно падала в обмороки. Но вцепившись Максиму в руку, закрыв глаза, в тот день я смогла пройти дистанцию — гораздо большую, чем обычно. Впоследствии он еще несколько раз приезжал ко мне: выводил все дальше, потом возил по городу. Такие прогулки в сопровождении мне немного помогли.

Я поняла, что Максим делает для меня больше, чем муж, что я ему нужна и он стремится избавить меня от неврозов, агорафобии и суицидальных наклонностей.

Было много страхов, но, в конце концов, я развелась с мужем. Единственное, мне пришлось оставить ребенка с отцом. По законам Приднестровья, я не могу вывезти сына из страны туда, где ни у меня, ни у моего ребенка нет прописки и гражданства. Пока я решаю все эти бюрократические вопросы, мой сын остался с экс-мужем. К счастью, отец он действительно прекрасный.

Меня гложет чувство вины, что мой ребенок не со мной. Да, я общаюсь с ним каждый день, часто езжу к нему, но это не заменяет постоянного контакта и не уменьшает моей боли.

Я хочу забрать своего ребенка, но наши законы могут мне этого не позволить.

Я общалась с адвокатами: пока у моего экс-супруга высокие шансы выиграть дело. Кроме того, он позаботился о том, чтобы я не имела права вывезти ребенка из Приднестровья даже на выходные… Все это приносит мне страдания. Нерешенная проблема расшатывает мою нервную систему, раздражает и невроз, и агорафобию, но я стараюсь искать выход.

На тропе войны

Уехав с Максимом в Кишинев, я сразу начала проходить реабилитацию — с помощью антидепрессантов и когнитивно-поведенческой терапии. Со мной работает моя подруга — психиатр из Литвы. Восстановление идет очень медленно, но я знаю, что нужно набраться терпения. И обязательно себя перебарывать: выходить на улицу и по шажочку увеличивать расстояния от дома. Признаюсь, я часто не придавала значения графику выходов из дома, и чем дольше я пребывала в квартире, тем сильнее становилась агорафобия.

Бывало, я не выходила из дома по 2-3 недели, но головой понимала, что это неправильно.

Пинала себя, заставляла выйти на улицу, потому что знала, что дальше будет только хуже. От агорафобии нередко развивается социофобия. Чтобы этого не произошло, надо себя перебарывать. Многие агорафобы также боятся общественного транспорта: вокруг куча людей, ты чувствуешь, что задыхаешься, тебе становится жутко от одной мысли, что этот транспорт увозит тебя от дома, от твоей зоны комфорта. В периоды обострения агорафобии я тоже испытываю подобный страх, но стараюсь работать с этим. Проехала две остановки, вышла, отдышалась, успокоилась, приняла ситуацию. Поехала дальше. Не сегодня, так завтра.

Так, например, в прошлом году у меня была маленькая победа: я смогла самостоятельно доехать на другой конец города (примерно 20 километров) — к Максиму на работу. Было невероятно страшно и тяжело. Пугали и улица, и транспорт, но с передышками я смогла добраться до нужного места. Сама.

Очень важна сила воли — без нее ничего не поможет. У меня и поныне многое не получается, многое дается большим трудом.

Спасибо моему мужчине и подруге-психиатру, которые всегда готовы подставить плечо.

К слову, нередко в борьбе с агорафобией помогает наличие рядом близкого человека. Тебе уже не так страшно сделать еще один шаг, проехать еще одну остановку.

Описанная выше победа вовсе не означает, что завтра я преодолею этот же маршрут с легкостью. Например, в этом году я еще никуда не выбиралась одна. Как я уже говорила, борьба с агорафобией — это очень долгий процесс. Часто я впадаю в состояние деперсонализации (расстройство самовосприятия личности и отчуждение ее психических свойств, — прим. Woman.ru) и дереализации (нарушение, при котором окружающий мир воспринимается как нереальный или отдаленный, — прим. Woman.ru). Поэтому Максим боится отпускать меня одну и чаще ходит везде со мной. В том числе, и по магазинам.

Конечно, в том, что касается ежедневных потребностей, я стараюсь обходиться своими силами.

Например, заставляю себя выходить в ближайший супермаркет (буквально в нескольких шагах от дома). Тяжело, но я стараюсь. Страшнее, когда нужно поехать в город (мы живем за городом), но в сопровождении своего мужчины я пытаюсь максимально адаптироваться к обстановке.

До сих пор благодарю Вселенную за Максима. Не было бы его — не было бы меня. Хочу еще раз подчеркнуть, как важна поддержка — родственника, друга, любимого человека.

Максим принял меня на все 100%. Он с самого начала знал, что я человек психологически изломанный. Он принял мою беду, вник в нее, бросил все силы на борьбу с ней, возится со мной как с ребенком. Причем это его выбор, его добровольный шаг — я никогда не манипулировала своим состоянием. Он ни за что меня не осуждает, не обесценивает мои чувства. Он сделал мне предложение руки и сердца. Я вижу, что всецело могу ему довериться — такой, какая я есть.

Дружба — это нужно

До брака и всех этих неврозов я вела активный образ жизни. Я была экстравертом, любила общение, ходила на концерты, выставки, творческие мероприятия.

Подхватив агорафобию, я стала асоциальной. Конечно, в связи с этим сократилось число моих выходов «в свет», встреч с друзьями.

У меня развился страх страха: я боюсь упасть в обморок, боюсь внезапной тахикардии. Естественно, мне бы не хотелось приехать на встречу с друзьями и через пару мгновений тихонечко сползти по стенке. Тем не менее раз-два в месяц я стараюсь куда-то выбираться. Важно, чтобы в этот день я хорошо выспалась, потому что из-за недосыпа агорафобия обостряется.

Мое общение с друзьями в основном перекочевало в интернет, социальные сети. Что касается личных встреч, я не хочу пользоваться своим положением и просить друзей приехать ко мне во двор. Почему люди должны подстраиваться под мою агорафобию? Это не круто. Будет даже лучше и полезнее для меня самой, если я приеду в назначенное место встречи и таким образом потренирую свою нервную систему. А чтобы люди приезжали ко мне… Мне было бы стыдно их даже об этом просить.

Арт-терапия

Я всегда любила рисовать, окончила художественную школу, выиграла в нескольких конкурсах, но никогда не придавала этому особенного значения.

Когда я родила и столкнулась с агорафобией, то подумала: «Почему бы мне, сидя в четырех стенах, не провести это время с пользой?». И начала рисовать.

Так появилась моя серия работ в направлении метареализм (что-то среднее между геометрически условной абстракцией и реалистически очерченной вещью, — прим. Woman.ru), где была отражена моя агорафобия в том числе. Мои картины — это срез моего психического состояния в определенный момент времени.

Все эти четыре года я стараюсь беспрерывно творить. В какой-то момент хобби получилось превратить в источник дохода. Сегодня я пишу картины на заказ, продаю уже готовые. Признаюсь, особого спроса на художников у нас в стране нет, поэтому я чаще сотрудничаю с Европой. К сожалению, свой доход не могу назвать стабильным, что тоже меня напрягает и расстраивает.

Иногда ругаю себя: «Почему я, почти 30-летняя взрослая женщина, не могу наладить постоянный доход?».

Офисную работу для себя не рассматриваю, хотя я пыталась. Но для меня это тяжело. Я все-таки человек творческий. Мне проще работать дома, одной, потому что я не люблю, когда много людей скооперированы на чем-то одном.

Я мечтаю стать известным художником. Но не тщеславия ради. Мне хочется посредством своих картин рассказывать историю, выступать поучительным примером. Мне хочется показать людям с похожим недугом, что можно и нужно бороться, искать в себе силы и идти вперед. Этакая история одного художника. Живопись — неотъемлемая часть моей борьбы, мой способ самовыражения. Здорово, если бы это смогло помочь кому-то еще.

Коронавирус

Паника, связанная с коронавирусом, меня не затронула, несмотря на мое тревожное расстройство. Кто-то, возможно, думает, что агорафобу нравится сидеть дома, но на самом деле эти четыре стены выступают просто в роли убежища, спасения. Увы, мнительного.

Нам тоже не нравится сидеть дома, нам тоже плохо взаперти. Другое дело, что у нас нет ресурсов, чтобы выйти на улицу.

Примерно в такой ситуации сегодня оказались все. Я про себя подумала: «Наконец-то люди в полной мере ощутят то, что чувствую я: как это плохо — сидеть дома без возможности выйти на улицу». Разница лишь в том, что их невозможность определяется указом властей, а моя — психологическим состоянием.

Многие уже сейчас, на второй неделе карантина, готовы лезть на стенку. Так и агорафоб не чувствует себя адекватно в четырех стенах, в большинстве случаев понимая, что это не норма.

Запреты в связи с карантином не такие строгие, поэтому я стараюсь хоть ненадолго выходить из дома, чтобы немного пройтись, проветриться. Пока это разрешено, я пользуюсь такой возможностью (избегая большого скопления людей, конечно), чтобы держать свою агорафобию в узде и не дать ей взять надо мной верх.

На пути к лучшей жизни

Мне очень хочется вернуть жизнь на круги своя, вернуть нормальность системы, снова ощутить ту свободу, которая у меня была до 2015 года. Или смириться? Запереться в квартире, сосредоточить свою жизнь в четырех стенах? Допустим. А что если случится ситуация, которая заставит меня покинуть дом? А если от меня будет зависеть что-то очень серьезное и важное? Я выбегу и тут же рухну в обморок от страха. Так нельзя.

Я до сих пор не могу принять свою агорафобию. И не хочу ее принимать.

Она не часть меня. Она мне не друг, она только бесит и раздражает, и я хочу от нее избавиться и перестать отгораживать себя от мира. Зона комфорта манит, но так ли она хороша? Зависеть от четырех стен — это очень страшно. Поэтому я выбрала путь борьбы.