«Некрасова я знал хорошо, а лучше бы и не знал. Тяжёлый был человек, хотя и не без дарования, если бы не карты, вино, женщины, поджоги и убийства. Без этого и творить не мог. Придёт, бывало, в клуб, метнёт фальшивую талию, выиграет и сейчас же бежит. — Не могу, говорит, у меня вино, карты, женщины. И всё это меня дожидается». Этот отрывочек из пародии Аркадия Бухова, напечатанной в 1928 году, гораздо ближе к истине, чем увесистые тома панегириков, посвящённые Николаю Алексеевичу Некрасову.

В чём виноват Некрасов?

Журнал: Тайны 20-го века, №51 — декабрь 2009 года
Рубрика: Дела давно минувших дней
Автор: Михаил Болотовский

Далёкий от идеала

Все, кто получил среднее образование, знают, что поэт Некрасов был революционным демократом и страстным борцом за права обездоленных крестьян, жестоко угнетаемых царским режимом. Как там у него: «Что тебе эта скорбь вопиющая. Что тебе этот бедный народ? Вечным праздником быстро бегущая Жизнь очнуться тебе не даёт». Такой образцовый служитель «музы мести и печали».
Сейчас, понятное дело, никто уже в здравом уме не станет читать стихи про всех этих Проклов, Прокопиев, Аксиний и Февроний. Иные времена, иные правы. То есть нравы, конечно.
Лично мне Николай Алексеевич бесконечно дорог тем, что ещё в середине 19-го века предвосхитил, так сказать, шведскую семью. Как известно, издавая «Современник», он жил в одной квартире со своим закадычным другом и соиздателем Панаевым и его женой, которая параллельно являлась гражданской женой Некрасова. Любовь втроём — не вздохи на скамейке, как написал бы советский поэт Степан Щипачёв.
Да, приходится признать: душой Некрасов любил исключительно простой народ, крестьян и крестьянок, зато телом обожал женщин, вино и карты, потребляя эту замечательную смесь в убойных количествах.

Революция под вопросом

Между прочим, из-за Некрасова чуть было не сорвалась Великая Октябрьская социалистическая революция — точнее. Октябрьский переворот.
Дело было так. Однажды поэт и издатель, бродя в сильном подпитии по Литейному, посеял на тротуар разумное, доброе, вечное, а именно — свежеиспеченную рукопись Чернышевского «Что делать?». А как вы помните из трудов В.И. Ленина, декабристы разбудили Герцена, тот Чернышевского, а он уже большевиков. То есть, пропади эта рукопись пропадом благодаря пьяному Некрасову, и революции бы не случилось.
Но, увы. Через несколько дней какой-то мелкий чиновник нашёл рукопись со страшными снами Веры Павловны и доставил её Некрасову, который, пребывая в депрессии из-за утраты, резался в карты в Английском клубе. И инцидент был исчерпан. А может быть, жаль. Жернова истории часто мелют ерунду…

Одержимый страстью

В карточной игре Некрасову везло чрезвычайно. По Петербургу даже какое-то время ходили слухи, что поэт играет не совсем чисто, но доказательств этому не было решительно никаких. Просто он был чрезвычайно удачлив. При этом, увы, являлся законченным игроманом.
В книге знаменитого петербургского адвоката Александра Федоровича Кони есть забавный эпизод. Однажды, после какого-то громкого скандала, когда очередной игрок разорился дотла, полиция стала разрабатывать проект, по которому все нажитые игрой деньги должны были конфисковываться. К разработке проекта привлекли и Кони. И вот, узнав об этом, к нему примчался с утра взволнованный Некрасов — мол, правда ли это? И не отберут ли у него деньги, которые он пускает на издание «Современника» и гонорары авторам?
В порыве откровенности Некрасов поведал адвокату о происхождении своего непонятно откуда взявшегося богатства, о котором так много судачили в петербургских гостиных. «В своём повествовании, довольно беспощадном к самому себе, он раскрыл предо мною болезненную психологиючеловека, одержимого страстью к игре, непреодолимо влекущею его на эту рискованную борьбу между счастьем и опытом, увлечением и выдержкой, запальчивостью и хладнокровием, где главную роль играет не выигрыш, не приобретение, а своеобразное сознание своего превос ходства и упоение победой».

«Я скоро покончу игру!»

О страсти Некрасова к картам много писала в знаменитых «Воспоминаниях» Авдотья Панаева, та самая жена двух мужей:
«Выздоровев, Некрасов совершенно забыл советы медика — вести правильную жизнь. Когда я напоминала ему об этом, он доказывал, что и так всю жизнь прожил в лишениях: в молодости от неимения средств, потом от болезни, и теперь требуют, чтобы он жил не так, как ему хочется.
— Не только для вас, — заметила я, — а и для богатырского организма такой образ жизни, какой вы ведете, был бы вреден: вы превращаете ночь в день, а день в ночь, и притом вечно находитесь в возбужденном состоянии.
— Я очень хладнокровно играю в карты. — отвечал он.
Трудно было поверить, чтобы ведя такую большую игру, он сохранял хладнокровие.
— Я скоро покончу игру! — говорил Некрасов. — А теперь глупо бросать её, когда мне везёт такое дурацкое счастье.
Но он уже не раз повторял, что скоро бросит игру. У Некрасова появились приметы в игре, например, он брал из конторы «Современника» тысячи две рублей и вкладывал их в середину своих десятков тысяч рублей для счастья, или полагал, что непременно проиграет, если выдаст деньги в тот день, когда вечером предстояла большая игра».

Ужасное известие

С этой странной приметой связан один трагический случай, который Некрасов не мог забыть до самой смерти. В «Современнике» сотрудничал один молодой журналист. Пиотровский, который постоянно брал вперёд деньги у Некрасова, И вот однажды утром Пиотровский выпросил у Некрасова денег, а вечером тот проиграл крупную сумму. Примерно через неделю Пиотровский прислал к Некрасову какую-то женщину, снова прося денег. И к тому же сообщил в слёзном письме, которое она передала Некрасову, что если тот откажет в трёхстах рублях, то ему придётся пустить себе пулю в лоб.
Сердобольная Панаева долго уговаривала Некрасова послать деньги, некрасов категорически отказался:
— Не дам! Он не более недели тому назад взял у меня двести рублей, тоже говоря, что у него петля на шее. Да и я по его милости проигрался! Знаю, что все это глупо, но я положил себе за правило не давать денег в тот день, когда предстоит мне большая игра, потому что всегда остаюсь в проигрыше! Да и вчера посчитал, сколько роздано вперёд денег по журналу, оказалось, около двадцати пяти тысяч!
— Ну, уж ещё триста рублей — капля в море! — заметила Панаева.
Наконец, поддавшись уговорам, Некрасов обещал назавтра послать журналисту деньги.
На другой день Некрасов встал почти к самому обеду. Когда подавали пирожное, вошёл Чернышевский. Он был бледен и взволнованным голосом сообщил:
— Я сейчас только от несчастного Пиотровского. Он застрелился!
Все были поражены этим ужасным известием. А Некрасов, страшно изменившись в лице, вскочил с места и ушёл в кабинет…

Не судите, да не судимы будете!

О самоубийстве Пиотровского Чернышевскому сообщил один из товарищей несчастного журналиста. Оказалось, Пиотровский был должен не так и много — всего тысячу рублей, но мысль, что ему придётся сидеть в долговом отделении, которым ему грозил один из кредиторов, побудила его кончить жизнь самоубийством. А если бы Некрасову не предстояла вечером большая игра, всё сложилось бы совсем по-другому, и невинная душа была бы спасена.
К чести издателя «Современника», он тут же дал Чернышевскому денег, прося распорядиться похоронами несчастного молодого человека и уплатой всех его долгов.
«Три дня Некрасов не выходил из кабинета и был сильно потрясён, — вспоминала Панаева. — Он говорил: «Ну, могло ли мне прийти в голову, что из-за трёхсот рублей человек может застрелиться? Это ужасно! Я охотно бы дал десять тысяч, чтобы избежать такого мучительного состояния, в котором теперь нахожусь».
…А вскоре после отъезда Тургенева за границу в литературных кружках появились слухи о письме Огарева к Кавелину, в котором Некрасов обвинялся в том, что проиграл тридцать тысяч рублей, принадлежавших умершей жене Огарева, никому не показалось странным, почему Огарёв так долго молчал об этом; его жена умерла в начале пятидесятых годов, а он только теперь вдруг, ни с того ни с сего, нашёл нужным огласить поступок Некрасова…
Панаев в своём письме стыдил Огарева и, между прочим, писал: «Ты не дал даже себе труда подумать, откуда могли быть у твоей умершей жены тридцать тысяч. Тебе следовало бы прежде проверить слова той личности, которая явилась к тебе с подобным сведением. Что Некрасов ведёт большую игру, это верно, но это ещё далеко от того, чтобы подозревать его в таком грязном поступке. Да и не нам с тобою быть судьями чужих слабостей, оглянемся лучше на наше прошлое и спросим самих себя — имеем ли мы право презирать людей за их бесхарактерность и дурные увлечения».