К середине 19-го века Россия привыкла поглядывать на остальной мир свысока. Слава победителей Бонапарта, положение самой большой в мире державы и статус «мирового жандарма» ослепляли Николая I. И очень скоро непомерные амбиции императора втянули Россию в войну против сильнейшей коалиции из Британской, Французской, Османской империй и Сардинского королевства. В войну без союзников, с армией и флотом, не успевшими даже толком начать перевооружение. А главным театром боевых действий стал Крым.

Когда пришёл Наполеон

Журнал: Тайны 20-го века, №27 — июль 2014 года
Рубрика: Тени прошлого
Автор: Борис Шаров

Взять всё и поделить

Именно такой план в отношении России вынашивал британский премьер лорд Генри Пальмерстон, когда стравливал Николая I с Турцией. Последняя сама по себе о войне и не помышляла. В 1830 году русская армия нанесла туркам столь существенные поражения, что султан шёл на любые уступки. Тем более что его чуть не выгнал из Стамбула вождь восставшего Египта Мохаммед Али. Тогда, в 1839-м, туркам даже пришлось просить у русских военной помощи, которая их и спасла.
За это Турция пообещала держать проливы открытыми для российского военного флота и закрытыми для всех других и отдала под протекторат России Молдавию и Валахию. Естественно, Пальмерстону это не нравилось. Ему не нужна была Россия в Средиземном море и на Балканах.
Русский император искренне считал себя защитником православного населения Восточной Европы, хотел увеличить территорию Греции и дать независимость Сербии, Болгарии и Румынии. Но Россию все боялись, а потому Николаю не верили. Из-за этого он потерял союзников — Австрию (которая была сама не прочь урвать что-нибудь на Балканах) и Пруссию (которой на все эти дела было наплевать).
Зато Пальмерстон привлёк на свою сторону Францию, что Николай считал невозможным. Англичане так долго издевались над Наполеоном III, называя его двор сворой мошенников и ничтожеств, что убедили русских в невозможности такого союза. Но это жалкое подобие Наполеона Бонапарта мечтало поквитаться с Россией за 1812 год, а потому пошло на поклон к британцам. Что забыл в этой коалиции сардинский король, достоверно неизвестно. Скорее всего, его просто заставили. Зачем — тоже неизвестно, так как боевая ценность его армии никаких иллюзий не вызывала.
Первоначальный план лорда Пальмерстона был под стать замыслам Наполеона I. Аландские острова и Финляндию он хотел вернуть Швеции. Прибалтику — отдать Пруссии. Затем следовало восстановить Польское королевство, Северное Причерноморье отдать Австрии, которая взамен должна была передать Сардинии Ломбардию и Венецию. Крым и Кавказ Пальмерстон собирался подарить Турции. Причём Черкесия стала бы независимым государством под турецким протекторатом.
В общем, Британия хотела всё поделить. Правда, ещё на стадии сколачивания коалиции британцам пришлось умерить пыл. Шведы и слышать не хотели о том, что им придётся что-то отбирать у России силой. Австрия не желала отдавать богатые Ломбардию и Венецию в обмен на беспокойные Молдавию и Валахию. Германия не хотела восстановления Польши. Персия не собиралась пускать Турцию на Кавказ. Франция не хотела слишком ослаблять Россию.

Ключ

Впрочем, не будь Николай чрезмерно заносчив при восшествии на престол Наполеона III в 1852 году, коалиция не пережила бы стадии формирования. Но русский император не признал французского, обратившись к нему в письме «дорогой друг», а не «дорогой брат». Такого оскорбления коронованное ничтожество стерпеть не могло.
В 1852 году Ватикан попросил Наполеона поспособствовать передаче католикам ключей от церкви Рождества Христова в Вифлееме, которая контролировалась православными. Россия потребовала оставить всё как есть. Турки оказались меж двух огней. Порта в страхе дала сторонам взаимоисключающие обещания, но французы послали к Стамбулу 80-пушечный линейный корабль.
Католикам передали ключи от церкви. Россия потребовала не только восстановить статус-кво, но и официально признать право патронировать всех христиан Османской империи (около трети населения). Турки тянули с ответом, и Россия ввела войска в Молдавию и Валахию. Но султан Абдул-Меджид I, ободрённый англо-французскими гарантиями, неожиданно 4 октября 1853 года объявил России войну.

Для Пальмерстона пустить Россию в Константинополь значило вскоре увидеть её в Индии. Охрана Турции и Персии любыми средствами от поглощения их Россией признавалась основной задачей британской политики.

Поначалу ситуация складывалась в пользу России. Султанская армия терпела одно поражение за другим на Кавказе. 18 ноября эскадра адмирала Нахимова уничтожила турецкий флот в Синопской бухте. Этот триумф стал поворотной точкой в войне, однако последствия были вовсе не такими, на какие рассчитывали в Петербурге.
У союзников не осталось иного выхода: они должны были прийти на выручку Турции. В марте 1854 года Англия и Франция объявили России войну.
Правда, их десант в Варну провалился из-за чудовищной эпидемии холеры. Черноморский флот успешно действовал против небольших сил союзников, а попытки бомбардировать российские порты ни к чему не привели. Хотя русским войскам и пришлось оставить Молдавию и Валахию, но как начать решительные действия, союзники не представляли. Армия Николая I оценивалась военными экспертами в миллион солдат и прочно удерживала все границы.
Тогда англичане провозгласили Крым и Севастополь — как базу Черноморского флота — ключом ко всей кампании. Увы, в Петербурге значения этому не придали.

Шапками закидали

Российский флот, уступавший союзникам по численности и вооружению, летом был окончательно блокирован в Севастополе. 2 сентября англичане и французы начали высадку десанта в Евпатории. Им никто не попытался помешать. Союзники вообще не могли понять, есть ли в Крыму российские войска и как укреплён с суши Севастополь.
Наверное, если бы маршал Арман Сент-Арно знал, что его 60-тысячному десанту противостоят всего 35000 русских солдат при 84 орудиях, а Севастополь практически не имеет сухопутных укреплений и гарнизона, он бы не прохлаждался неделю в Евпатории. Командующий русскими силами в Крыму, адмирал Александр Сергеевич Меншиков, был информирован гораздо лучше.
Он решил дать бой союзникам на реке Альме, не допустив их до Севастополя. Меншиков был настолько уверен в победе, что пригласил наблюдать за ходом боя горожан. А командующий левым флангом генерал Василий Яковлевич Кирьяков в ответ на приказ следить за обходным манёвром бодро ответил: «Да мы этих французов шапками закидаем».
Сразу после сражения на Альме это выражение стало крылатым — русские полки вынуждены были отступить после упорного боя. Теперь Меншиков боялся быть окружённым в Севастополе и оставил город, а сам отошёл на Бахчисарай. Но союзное командование тоже не желало торопиться, завершив окружение города только к началу октября.

На дно

Потом последовали 11-месячная осада, неудачные попытки русских войск её прорвать, ежедневные бомбардировки и несколько штурмов. Последний из них, 27 августа 1855 года, увенчался успехом — французская армия захватила позиции на Малаховом кургане, которые были ключом к обороне города. Оборонять Севастополь больше не имело смысла, и он был оставлен. Кстати, русской армией в тот момент командовал уже Горчаков, а не Меншиков.
На последнего и взвалили всю ответственность за поражение в войне. А главной претензией на долгие годы стало затопление русского флота на севастопольском рейде. Это не позволило союзникам ввести свои корабли в бухту и расстреливать город в упор, но лишило Россию возможности активных действий в Чёрном море.
Когда флот союзников только блокировал Севастополь с моря, адмирал Владимир Алексеевич Корнилов предлагал атаковать его. Понимая, что преимущество на стороне противника, Корнилов собирался сблизиться с ним и навязать абордажный бой, в случае необходимости взрывая свои корабли вместе с чужими. Такая атака сделала бы честь российскому флоту и нанесла бы союзникам огромный ущерб, но корабли у них всё равно остались бы. И вот тогда защита бухты легла бы исключительно на береговые батареи. Корнилов был уверен, что они справятся. Меншиков считал иначе.
Он знал, что артиллерийские команды укомплектованы канонирами лишь наполовину, офицеры плохо обучены и боеприпасов к современным (бомбическим) орудиям не хватает. Кроме того, Меншиков помнил об учениях 1853 и 1854 годов, когда береговая артиллерия пристреливалась по фарватеру. Сначала под огнём пушек в порт удалось протащить на буксире старую купеческую шхуну. Потом без единого попадания по прямой (с намертво закреплённым штурвалом) до берега дошла совсем уж древняя лохань. А вот бетонные капониры (сооружения для ведения флангового огня по двум противоположным направлениям. — Прим. ред.) от залпов собственных батарей потрескались.
Зато экипажи русских кораблей влились в гарнизон города и составили наиболее боеспособные его части, а судовые канониры числом и мастерством укрепили береговые батареи. Не прими Меншиков такого решения, вряд ли осажденный город продержался бы 11 месяцев.
Серьёзным упреком командующему стала нерешительность при сухопутных операциях. На самом же деле Меншиков ещё на Альме понял бесперспективность открытых столкновений с солдатами союзников, имеющими нарезное оружие. Французские и английские стрелки в каждом сражении безнаказанно выкашивали русскую пехоту, пока та не вступала в штыковой бой. Наверное, он мог бы завалить позиции врага трупами, но предпочёл сохранить свою армию, не выпуская союзников из Крыма.
В результате «топтание» в Крыму и огромные потери (за всю войну Россия потеряла около 143 тысяч убитыми и умершими от болезней, а союзники — до 190 тысяч) под Севастополем сделали своё дело: союзники устали и рассорились. Пальмерстон хотел воевать до победного конца. Наполеон, наоборот, начал с Россией сепаратные переговоры.
В результате условия мира были для России хоть и унизительными, но вполне приемлемыми. Ей запретили строить укрепления на Аландских островах и черноморском побережье и иметь флот на Чёрном море. Кроме того, Россия отказалась от протектората над Молдавией и Валахией и небольшого кусочка территории в устье Дуная. Гораздо хуже было то, что финансы империи пришли в полнейшее расстройство. Впрочем, как и финансы союзных держав. А подписывал мир уже другой император — Александр II.